Интервью Глеба Павловского Елене Масюк
Oct. 24th, 2012 05:42 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
vkr_ovГлеб ПАВЛОВСКИЙ: «Больше всего Путин, по-моему, опасается стать лишним»
Глеб Павловский — экс-политтехнолог Кремля. Ему 61, почти ровесник гаранта, и когда-то этим совпадением он очень гордился. В комнате приема посетителей у него на стене висит написанный в стиле примитивизма большой портрет древнерусского философа XII века Даниила Заточника с цитатой из Белинского: «На беду себе, слишком умен, слишком даровит, слишком много знал и не умел прятать свое превосходство». Во времена СССР был диссидентом, дважды против него возбуждали дела по политическим статьям. Он признал свою вину (работал в самиздате, издавал журнал «Поиски»), поэтому суд присудил ему не колонию, а ссылку в Коми АССР, где он работал плотником, освободился в 1986 году. «Глеб Павловский — диссидент, ренегат, и это всё определяет именно теперешнюю его позицию. Попав в КГБ, он благополучно раскололся и отделался малым — ссылкой. А дальше — по Фрейду. Всю оставшуюся жизнь он посвятил мести демократам. Это человек очень умный и очень подлый», — написала о Павловском диссидент Валерия Новодворская. К сожалению, г-н Павловский свой ответ на эту оценку г-жи Новодворской, как и на высказывание Елены Боннэр, при утверждении текста своего устного интервью полностью вычеркнул, написав, что «обсуждать это в контексте мнения чьей-то жены не готов».
— Кому принадлежала идея программы «Реальная политика» (выходила на канале НТВ в 2005–2008 гг.), где так нахваливался курс Путина?
— С этой идеей обратился ко мне Кулистиков (гендиректор НТВ. — Е. М.), но я не сомневаюсь, что он сделал это не по своей инициативе. Я покряхтел и согласился.
— Восхваление Путина там иногда было просто до тошноты. Вы это специально делали?
—Да, специально, осознанно и даже, я бы сказал, любовно.
— Любовно до тошноты? Это же невозможно, хочется плеваться.
— Ну, вы же знаете, что в любовном безумии используют выражения, от которых плюешься, когда все проходит. Я считал это политически правильным — укреплять тогдашнюю ось системы, собственно говоря, ее генератор. А генератор — путинская харизма, это массовая любовь к нему. За вашу любовь я не боролся, потому что знал, что любви к Путину оттуда не дождусь.
— Ваша программа воспринималась исключительно как пропаганда.
— Да, но качественная и личная, независимая. (Выяснить, что такое «качественная» телевизионная пропаганда, во время интервью не представилось возможным, поскольку эту фразу Г. Павловский вставил при редактировании текста. — Е. М.) Я помню только один момент вмешательства администрации, и то просительное — очень настойчиво просили не делать куклу с лицом Путина.
— Но мне кажется, Путин себя любит. Почему тогда нельзя лицо?
— Он любит себя, но таким, каким вы его не видите, и каким не является. Он любит свое идеальное лицо, которое видит только он и которого не увидят операторы.
— Но подождите, это больше подходит женщинам — думать о своей внешности…
— Вы ошибаетесь, нарциссизм больше свойственен мужчинам.
— Вы хотите сказать, что Путин нарцисс?
— Ну да. Вообще, мы, мужики, все немножко нарциссы.
— Ну да, чем больше павлиний хвост, тем птичка считает себя красивше и важнее.
— Да, есть такое. У Путина нарциссизм в негативной форме. Не знаю, какого себя он любит, но знаю, что почти все образы себя, особенно смешные, он так или иначе не любит. Поэтому чтобы не раздражать Владимира Владимировича, сделали ракурс куклы со спины, без лица, и получилось даже лучше.
— Да, у него и в жизни в последние годы произошло физическое изменение лица…
— Ну, самое сильное изменение лица — это перемена взгляда. Лицо делают глаза.
— А какие сейчас глаза у Путина?
— У него отключенный от внешнего мира взгляд, даже когда он специально хочет обаять. Это перегрузка чем-то внутри. Знаете, что больше всего перегружает политика? Неверно поставленная задача, переоцениваемая угроза. Он видит какие-то угрозы, но, по-моему, не там, где они есть, но очень ими озабочен. Это его переключает. Ведь он не контактирует с жизнью напрямую, и люди вокруг оказываются источником одновременно и тоски, и угрозы. Помимо дворни он окружен довольно плотным кольцом наших «грандов и нобилей», сформировавшихся за эти годы. Когда-то это был маленький кружок — 10–15 человек, а сейчас сотни, пожалуй, больше тысячи человек.
— Тот самый «коллективный Путин»?
— Да, да, хорошо, если они «коллективный Путин»… пока. А если с какого-то момента они или часть их решат, что они, если и «коллективные», то уже не «Путин», а кто-то другой? Вот это, я думаю, его одолевает.
Путин разлучился со страной
— То есть вы думаете, есть ощущение потери каких-то рычагов власти?
— Конечно, главный рычаг — всем рычагам рычаг, мегарычаг — это была любовь, харизма, это то, что он мог противопоставить чему угодно, потому что при любом натиске на него он мог обратиться к стране.
— А когда он стал терять эту харизму?
— Что-то сломалось в медведевское президентство. Бывает, человек берет на рывке большой вес, делает слишком правильный шаг, и вдруг сам отшатывается от этого шага и начинает отступать. Чем дальше, тем хуже. Не пойдя на третий срок, он сделал, безусловно, правильный шаг. Высший уровень поддержки у него был после того, как он ушел из президентства. Перестав быть президентом, он действительно стал лидером. Потом что-то его испугало, насторожило… и лидером он не захотел оставаться. Он захотел вернуться хозяином, хозяином положения. А это разные роли. Лидер — это тот, кого предпочли другие, а хозяин — он хозяин независимо от того, выбрали вы его или нет.
— А он хочет быть и хозяином, и лидером?
— Я думаю, что, захотев быть хозяином, он стал терять это лидерское начало. А это же двусторонний процесс — перестаешь откликаться на людей, и они на тебя перестают откликаться. Это очень трудно уловить, но когда эмоциональная связь исчезает — она исчезает.
— Что может заставить людей опять полюбить Путина? Внешняя угроза?
— Повторная любовь, знаете, это как вторая свежесть — так не бывает. Дело теперь не в любви. Люди все-таки весной этого года выбрали его, хотя перед этим очень сильно сомневались, и после рокировки рейтинг пошел было вниз, что было для него неожиданно. Но хорошо это или плохо, на выборах кандидат не от власти в нашей системе не имел реальных шансов.
— То есть важна стабильность?
— Да. Не вообще стабильность, а стабильная власть, потому что избиратель забыл, что есть что-то кроме власти, что может гарантировать ему безопасность. На этом, собственно говоря, и строилась кампания Путина — без меня власти не будет. Путинского большинства как эмоциональной власти больше нет. Но есть влиятельное путинское меньшинство…
— А в процентном отношении — это сколько?
— Ну, эмоционально сохраняют к нему доверие, в точном смысле слова — а не ответ на вопрос: кого бы вы выбрали, если бы выборы состоялись в субботу? Это любимый идиотский вопрос социологов… Доверие сохраняют, думаю, сейчас не больше пятнадцати процентов.
— Это очень мало.
— Это не мало, если говорить, сколько эмоционального доверия к другим политикам. Но это горько, и я думаю, что все это его дестабилизирует. Я думаю, что у него вообще много разочарований. Разочарован он был голосованием в Питере. А Москва — столица, где вообще он не выиграл первый тур — первым из президентов! Он, я думаю, внутренне очень возмущался. Что ж, «была без радости любовь, разлука будет без печали». Он внутренне разлучился, я думаю, со страной, но совершенно не собирается разлучаться с властью. И парадоксально, что он, наверное, себе говорит примерно то же, что говорят те, кто за него голосует: если не я, то кто еще?!
Не надо забывать, что его базовый политический опыт — 1999 год — передача ему власти от Ельцина мирным путем. Вот и он тоже будет выстраивать какую-то систему передачи власти и, идя от этой ельцинской модели, будет строить свою.
— Он уже пытался Медведеву…
— Здесь спорный вопрос. Может, и не пытался с самого начала, а можно предположить, что попытался было, но сам испугался. И Медведев, конечно, тоже не сыграл сильной роли, все время чего-то боясь.
Сегодня, я думаю, Путин стал психологически очень усложненным человеком по сравнению с тем, каким был 10 лет назад. Но этой сложности у него нет ходу, она заперта в нем наглухо, потому что он один.
