Глеб Павловский "Моя гениальная власть"

[vkr_ov]

"В чем великолепие российской власти? Ей все заведомо по плечу. Мы уверены, что всякая цель достижима силами данной команды, стареющей и давно всеми нелюбимой, но все той же с 2000 г. Зато мы не старимся в личном воображении".

Максим Трудолюбов о книге:

Новая книга Глеба Павловского прекрасно читается, потому что автор этого текста — уникальный автор, обладающий одновременно и системностью мышления, и захватывающей свободой выражения. Но эта небольшая книжечка, по-моему, еще и большой вклад в понимание отношений между аналитиками и объектом их анализа, между жалобщиками и предметом жалоб, между критиками и критикуемым. Это лишний повод задуматься о том, сколько гнилых помидоров, запускаемых во власть из разных орудий, ложится в чистом поле, далеко от цели.

То, что снаружи описывается теорией заговора, изнутри часто оказывается хаосом. Об этом есть, например, прекрасный фильм братьев Коэн «После прочтения сжечь». Между аутсайдерами и инсайдерами, особенно если инсайдеры все скрывают, всегда очень смешные отношения, потому что у них разная информация, разная логика. Наблюдатели со стороны склонны видеть заговор поджигателей, а действующие лица внутри считают все происходящее тушением пожара. У одних логика стройного введения страны в брежневский застой, у других — логика лихорадочного пожаротушения. И только ощущение ЧП у них общее. Первые и вторые уверены, что находятся по разные стороны катастрофы, считая противоположную сторону виновной. Вместе они, наверное, могли бы сказать только одно: «Мы привыкли к рутине чрезвычайных обстоятельств, к заурядности катастроф».

А ведь чрезвычайность — это как раз то, к чему никто в здравом уме не хочет привыкать. А если привык, то очень хочет отвыкнуть при первой возможности. Социологи говорят, что главный процесс, идущий в обществе, переживающем глубокие перемены, — это адаптация. Заметим, что в России это, кажется, весь ХХ век. Мы пытаемся свыкнуться с тем, что случилось, и найти хоть какую-то рутину, за которую уцепиться. Очень хочется, чтобы хоть какие-то правила устоялись и уже больше не менялись. Это простое человеческое свойство — ожидать привычного. Даже анализируя политическую сферу, мы говорим «законопроект», «права», «правила», т. е. говорим на языке устоявшегося институционального процесса.

Ради того чтобы не трогали и дали наконец привыкнуть к рутине, мы как будто бы говорим властям: «Оставьте нас в покое». А в действительности выдаем им мандат на чрезвычайные полномочия. А Владимир Путин — импровизатор, видя, что его ярлык на княжение обновляется, продолжает экспериментировать с правилами. И чрезвычайщина, которую можно называть как угодно — правлением гения или ручным управлением, — продолжается. Отсюда много следствий.

Много людей сидит по сизо и лагерям, потому что конфликты решаются в чрезвычайном порядке. А если нужно решить вопрос строго по правилам, то он решается в лондонском суде. Руками раздаются деньги перед выборами и этими же руками будут потом отбираться — тоже непредсказуемым образом. И с процентами — например, с помощью повышения социальных сборов и налогов, пенсионного возраста.

www.vedomosti.ru/newspaper/article/270800/po_raznye_storony_chНовая книга Глеба Павловского («Моя гениальная власть», см. на этой странице) прекрасно читается, потому что автор этого текста — уникальный автор, обладающий одновременно и системностью мышления, и захватывающей свободой выражения. Но эта небольшая книжечка, по-моему, еще и большой вклад в понимание отношений между аналитиками и объектом их анализа, между жалобщиками и предметом жалоб, между критиками и критикуемым. Это лишний повод задуматься о том, сколько гнилых помидоров, запускаемых во власть из разных орудий, ложится в чистом поле, далеко от цели.То, что снаружи описывается теорией заговора, изнутри часто оказывается хаосом. Об этом есть, например, прекрасный фильм братьев Коэн «После прочтения сжечь». Между аутсайдерами и инсайдерами, особенно если инсайдеры все скрывают, всегда очень смешные отношения, потому что у них разная информация, разная логика. Наблюдатели со стороны склонны видеть заговор поджигателей, а действующие лица внутри считают все происходящее тушением пожара. У одних логика стройного введения страны в брежневский застой, у других — логика лихорадочного пожаротушения. И только ощущение ЧП у них общее. Первые и вторые уверены, что находятся по разные стороны катастрофы, считая противоположную сторону виновной. Вместе они, наверное, могли бы сказать только одно: «Мы привыкли к рутине чрезвычайных обстоятельств, к заурядности катастроф».А ведь чрезвычайность — это как раз то, к чему никто в здравом уме не хочет привыкать. А если привык, то очень хочет отвыкнуть при первой возможности. Социологи говорят, что главный процесс, идущий в обществе, переживающем глубокие перемены, — это адаптация. Заметим, что в России это, кажется, весь ХХ век. Мы пытаемся свыкнуться с тем, что случилось, и найти хоть какую-то рутину, за которую уцепиться. Очень хочется, чтобы хоть какие-то правила устоялись и уже больше не менялись. Это простое человеческое свойство — ожидать привычного. Даже анализируя политическую сферу, мы говорим «законопроект», «права», «правила», т. е. говорим на языке устоявшегося институционального процесса.Ради того чтобы не трогали и дали наконец привыкнуть к рутине, мы как будто бы говорим властям: «Оставьте нас в покое». А в действительности выдаем им мандат на чрезвычайные полномочия. А Владимир Путин — импровизатор, видя, что его ярлык на княжение обновляется, продолжает экспериментировать с правилами. И чрезвычайщина, которую можно называть как угодно — правлением гения или ручным управлением, — продолжается. Отсюда много следствий.Много людей сидит по сизо и лагерям, потому что конфликты решаются в чрезвычайном порядке. А если нужно решить вопрос строго по правилам, то он решается в лондонском суде. Руками раздаются деньги перед выборами и этими же руками будут потом отбираться — тоже непредсказуемым образом. И с процентами — например, с помощью повышения социальных сборов и налогов, пенсионного возраста.
www.vedomosti.ru/newspaper/article/270800/po_raznye_storony_chНовая книга Глеба Павловского («Моя гениальная власть», см. на этой странице) прекрасно читается, потому что автор этого текста — уникальный автор, обладающий одновременно и системностью мышления, и захватывающей свободой выражения. Но эта небольшая книжечка, по-моему, еще и большой вклад в понимание отношений между аналитиками и объектом их анализа, между жалобщиками и предметом жалоб, между критиками и критикуемым. Это лишний повод задуматься о том, сколько гнилых помидоров, запускаемых во власть из разных орудий, ложится в чистом поле, далеко от цели.То, что снаружи описывается теорией заговора, изнутри часто оказывается хаосом. Об этом есть, например, прекрасный фильм братьев Коэн «После прочтения сжечь». Между аутсайдерами и инсайдерами, особенно если инсайдеры все скрывают, всегда очень смешные отношения, потому что у них разная информация, разная логика. Наблюдатели со стороны склонны видеть заговор поджигателей, а действующие лица внутри считают все происходящее тушением пожара. У одних логика стройного введения страны в брежневский застой, у других — логика лихорадочного пожаротушения. И только ощущение ЧП у них общее. Первые и вторые уверены, что находятся по разные стороны катастрофы, считая противоположную сторону виновной. Вместе они, наверное, могли бы сказать только одно: «Мы привыкли к рутине чрезвычайных обстоятельств, к заурядности катастроф».А ведь чрезвычайность — это как раз то, к чему никто в здравом уме не хочет привыкать. А если привык, то очень хочет отвыкнуть при первой возможности. Социологи говорят, что главный процесс, идущий в обществе, переживающем глубокие перемены, — это адаптация. Заметим, что в России это, кажется, весь ХХ век. Мы пытаемся свыкнуться с тем, что случилось, и найти хоть какую-то рутину, за которую уцепиться. Очень хочется, чтобы хоть какие-то правила устоялись и уже больше не менялись. Это простое человеческое свойство — ожидать привычного. Даже анализируя политическую сферу, мы говорим «законопроект», «права», «правила», т. е. говорим на языке устоявшегося институционального процесса.Ради того чтобы не трогали и дали наконец привыкнуть к рутине, мы как будто бы говорим властям: «Оставьте нас в покое». А в действительности выдаем им мандат на чрезвычайные полномочия. А Владимир Путин — импровизатор, видя, что его ярлык на княжение обновляется, продолжает экспериментировать с правилами. И чрезвычайщина, которую можно называть как угодно — правлением гения или ручным управлением, — продолжается. Отсюда много следствий.Много людей сидит по сизо и лагерям, потому что конфликты решаются в чрезвычайном порядке. А если нужно решить вопрос строго по правилам, то он решается в лондонском суде. Руками раздаются деньги перед выборами и этими же руками будут потом отбираться — тоже непредсказуемым образом. И с процентами — например, с помощью повышения социальных сборов и налогов, пенсионного возраста.www.vedomosti.ru/newspaper/article/270800/po_raznye_storony_chНовая книга Глеба Павловского («Моя гениальная власть», см. на этой странице) прекрасно читается, потому что автор этого текста — уникальный автор, обладающий одновременно и системностью мышления, и захватывающей свободой выражения. Но эта небольшая книжечка, по-моему, еще и большой вклад в понимание отношений между аналитиками и объектом их анализа, между жалобщиками и предметом жалоб, между критиками и критикуемым. Это лишний повод задуматься о том, сколько гнилых помидоров, запускаемых во власть из разных орудий, ложится в чистом поле, далеко от цели.То, что снаружи описывается теорией заговора, изнутри часто оказывается хаосом. Об этом есть, например, прекрасный фильм братьев Коэн «После прочтения сжечь». Между аутсайдерами и инсайдерами, особенно если инсайдеры все скрывают, всегда очень смешные отношения, потому что у них разная информация, разная логика. Наблюдатели со стороны склонны видеть заговор поджигателей, а действующие лица внутри считают все происходящее тушением пожара. У одних логика стройного введения страны в брежневский застой, у других — логика лихорадочного пожаротушения. И только ощущение ЧП у них общее. Первые и вторые уверены, что находятся по разные стороны катастрофы, считая противоположную сторону виновной. Вместе они, наверное, могли бы сказать только одно: «Мы привыкли к рутине чрезвычайных обстоятельств, к заурядности катастроф».А ведь чрезвычайность — это как раз то, к чему никто в здравом уме не хочет привыкать. А если привык, то очень хочет отвыкнуть при первой возможности. Социологи говорят, что главный процесс, идущий в обществе, переживающем глубокие перемены, — это адаптация. Заметим, что в России это, кажется, весь ХХ век. Мы пытаемся свыкнуться с тем, что случилось, и найти хоть какую-то рутину, за которую уцепиться. Очень хочется, чтобы хоть какие-то правила устоялись и уже больше не менялись. Это простое человеческое свойство — ожидать привычного. Даже анализируя политическую сферу, мы говорим «законопроект», «права», «правила», т. е. говорим на языке устоявшегося институционального процесса.Ради того чтобы не трогали и дали наконец привыкнуть к рутине, мы как будто бы говорим властям: «Оставьте нас в покое». А в действительности выдаем им мандат на чрезвычайные полномочия. А Владимир Путин — импровизатор, видя, что его ярлык на княжение обновляется, продолжает экспериментировать с правилами. И чрезвычайщина, которую можно называть как угодно — правлением гения или ручным управлением, — продолжается. Отсюда много следствий.Много людей сидит по сизо и лагерям, потому что конфликты решаются в чрезвычайном порядке. А если нужно решить вопрос строго по правилам, то он решается в лондонском суде. Руками раздаются деньги перед выборами и этими же руками будут потом отбираться — тоже непредсказуемым образом. И с процентами — например, с помощью повышения социальных сборов и налогов, пенсионного возраста

http://www.vedomosti.ru/newspaper/article/270800/po_raznye_storony_chp

Глеб Павловский

11.11.2011

В чем великолепие российской власти? Ей все заведомо по плечу. Мы уверены, что всякая цель достижима силами данной команды, стареющей и давно всеми нелюбимой, но все той же с 2000 г. Зато мы не старимся в личном воображении.

Считая себя ультракомпетентной, власть пренебрегает простой управленческой компетентностью. Нас попрекают тем, что мы не умеем ничего толком организовать, а мы: «Ну и что? Незачем разбираться в модернизации… есть Кремль — волшебная меленка, что смелет любую задачу!» От некомпетентности мы спасаемся в проектировании. Любой провал и даже дефект власти обращается нами в проект ее усиления, в экспансию на новое поле. Проекты вечны!

Если вслед за модернизацией появится цель организовать диалог с оппозицией, Сурков договорится с Навальным и, если надо, лично пойдет митинговать на Триумфальную площадь. А вернее, кого-то наймет. Когда поставят задачу лететь на Марс, Сурков пойдет, чертыхаясь, составлять списки экипажа, по пути решая, кого он из них вычеркнет.

Наша некомпетентная сверхкомпетентность — командное свойство. Команда власти всегда готова проявить компетентность в вещах, о существовании которых еще вчера не знала. Отсюда ее кадровый застой: импровизатора заменить некому, его опыт уникален — и, зная это, импровизатор заходит все дальше. «А по-другому не пробовали? Давайте попробуем. Вдруг получится»© Сурков.

Моя власть — изрядный смутьян. Мы алчем небывалых проектов, которые отбираем негласно случайным образом. Сама их необыкновенность требует «смелого маневра ресурсами»©, поощряя растраты. Публике нечего тут подсказать. Они комментируют прошлые действия власти, нами почти позабытые. У нас в воображении уже Silicon Valley под Кунцевом, у сталинской ближней дачи, а они там все никак не забудут про трупы «Норд-Оста».

Гениальность власти нам так очевидна! Сурков посмеивается: вы называете нашу модернизацию авторитарной? Бог с вами — болтайте! Общество не возбуждает нас, не доставляет нужных гормонов. Поскольку нас не заводят, мы возбуждаемся от собственных проектов. Общественные реакции сохраняют только смысл индикаторов — по ним мы угадываем, на какие еще гадости против государства готовы те, кто ест у него из рук.

Власть чувствует себя о-о-очень мудрой, бесконечно ученее всех, кто ей что-то советует. Старый-престарый Ясин, бывший министром, еще когда о Суркове не знали в Кремле, — для нас чудак-несмышленыш. У такой власти в принципе нет партнера, нет достойного собеседника (странным исключением был Гайдар — теневой гуру любой команды в Кремле). Власть иногда навещает Общественную палату, как приют для даунов: бедняжки, какое горе! С вами здесь хорошо обращаются? Но не советоваться же нам с идиотом!

Нормальная жизнь и вовсе не цель для власти. Мы привыкли к рутине чрезвычайных обстоятельств, к заурядности катастроф. Ставя задачи, мы их заостряем до провокаций: «Либо цель будет достигнута, либо России не быть!»©. Модернизация — еще одно имя надрыва. Объявив целью правовые институты, эту нормальную цель Медведев обосновывал как боевую. Но разве с появлением правил и институтов не меняется класс задач, где диктатуре гениев нет места? Отрыв управленческого от политического, политического — от промышленного, «провластного» — от государственного закрепил отрыв гения власти от сред, сквозь которые она движется. Результатом станет новая экспансия социума власти, о чем предупреждал еще Михаил Гефтер.

Курс на модернизацию связан с реальной оценкой ситуации лишь отчасти. «Угрожающая отсталость» России дала новый шанс приоритету чрезвычайного, освежая мандат на любые меры. Инновационный кластер в Сколкове — вот запрос на божественную творческую неистощимость, вот аллея наших побед!

Моя власть — это «Наутилус» странного гения Nemo, а Россия — жуткая бездна, атакующая корпус махины, ведомой бог весть куда… Двадцать лет непрерывно страну реформирует Кремль, скрытно подменяя курс и цели, но вечно оставаясь хранителем компаса. Центр изумительных новаций среди опасного и неблагодарного населения. Наш гений незаменим, его государственные шедевры закрепляют наше первенство.

«Власть гения, влияние великого ума… Это прекрасная власть»©, — Юрий Олеша что-то спьяну бормочет под нос, пока бредет, пошатываясь, по Поварской от ресторана ЦДЛ к Кремлю. Доктрина гениальности власти уже возвратилась из Москвы 1937-го в Москву 2011-го, став догмой политики и почти уже государственным институтом.

А с 24 сентября 2011 г. гениальность имеет прямое государственное оформление — из тандема вылупилась идея команды как династийного механизма обмена талантами в правящей группе. Передача должности из рук в руки по кругу гарантирует, что и гениальная власть вечно пребудет с нами!

Безальтернативность

В кремлевской политике стерлось понимание бесповоротности выбора важной стратегии — остался лишь страх последствий. Страх внезапного парализует политику, поощряя ее к отсрочкам. Только в этом источник затяжек с объявлением о кандидате-2012, под конец просто анекдотичных. Пример — поведение Путина в отношении Медведева, его же выбора 2007 г. Выбор он сам рекомендовал стране, отказываясь верить в его необратимость. Путин хочет сохранять отменяемость выбора после того, как выбор сделан, — так мыслят все, кто лишен понятия риска. Принимаемые Путиным решения не являются решениями по сути — это лишь временные меры, они все обратимы.

Безальтернативность означает бесполезность выбора для успешной ориентации в происходящем.

Мы не очерчиваем политический мейнстрим и явно не скажем: вот курс, а вот его границы. Проводники курса у нас не являются его последователями и не вправе нас поправлять. Даже Сурков лишь дизайнер политики, визажист власти, хотя он-то готов для нее рисковать.

Со стороны конкурс дизайнеров выглядит борьбой фракций власти за будущий курс — но это не так. Участники фракций условны, а «кремлевские кланы», о которых много говорят, фракциями не являются — у них разные классы риска. Как показала судьба «лужковского клана», наши фракции состоят из перебежчиков и двойных агентов. Из питерских друзей Путина одни приватизируют легальные бизнесы международного класса, другие делят финансовые потоки. Вторгнуться в чужие финансы проще, чем приватизировать крепкий бизнес, зато риск сильней — без силовых инструментов здесь никак. Но каким образом все это легализовать?

События повышают неясность повестки завтрашней власти в России. Путин, чувствуя неочевидность повестки, ею играет. Путин — мастер неясности, которую сам же провоцирует. В анфиладе угроз тема безопасности нарастает; от личной безопасности Путина в системе, им созданной, к безопасности кадров, двинутых им во власть, к социальной безопасности миллионов, застрахованных только бюджетным местом в системе без альтернатив.

Эта система полна издержек из-за расходов на кормление элит. Она подвержена риску политического дефолта, вероятность которого — в скрытых издержках. Но все заинтересованы в том, чтобы скрыть ее слабости от себя: узнав лишнее, мы испугаемся и обесценим свой безальтернативный полис.

Табу на достоверную информацию — условие кредитоспособности в безальтернативном мире. Пока не знаешь, чем в точности манипулируешь, делаешь это легко. Если в одном из полей вырвется риск, есть чем его закрыть. Бросаешь в спасаемый Банк Москвы ресурсы — растут риски там, откуда их черпаешь. Кто за это ответит — Кудрин? Лужков? Наша власть глубоко эшелонирована, социально и финансово застрахована, но ее резервы насыщены колоссальными рисками. Как преступный крупье в казино, мы ставим и ставим на самих себя. Империя риска безальтернативна, зато дефолтна.

Все восемь лет президентства Путина власть копила ресурсы и опасливо выглядывала из окопа — а дела в общем шли хорошо. Годы преуспевания проложили триумфальную колею. Теперь мы в ее плену. Все ждут новых побед, а мы втайне обмираем от ужаса, наращивая ставки в игре. Знать бы, на чьи играем.

Мы давно отказались от оценки альтернатив в обмен на комфорт быстрого реагирования. Если конъюнктура обманет, мы не сумеем сманеврировать. А вокруг России рушится геополитический вал — американское Ближневосточье стало базой революций, французы потрошат Ливию, как плохие дети, рвущие крылья мухе, чтоб отдать пауку.

В мире случайного безальтернативности не с чем спорить, и она становится бесполезной. Нам надо еще раз угадать верный ответ, иными словами, повторно обыграть всемирное казино. Старое, давно закрытое казино 2000 г.

Публикация представляет собой выдержки (вступление и первую главу) из новой книги Глеба Павловского «Гениальная власть! Словарь абстракций Кремля». М.: Изд-во «Европа», 2012.

В пятницу, 18.11.2011, выйдет следующая статья из «Словаря абстракций Кремля».

Автор — директор Фонда эффективной политики
http://www.vedomosti.ru/newspaper/article/270799/moya_genialnaya_vlast